Из фонда Президентской библиотеки: Иван Пущин в воспоминаниях и переписке с друзьями

12.05.2018 18:47 Президентская библиотека
Печать
 
15 мая 2018 года исполняется 220 лет одному из лидеров восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, члену тайного общества «Союз благоденствия», лицеисту первого выпуска Ивану Ивановичу Пущину.
«Мой первый друг, мой друг бесценный!..» – писал А. С. Пушкин в посвящённом ему стихотворении. И этот титул  «бесценного друга»  самый близкий товарищ поэта с лицейских времён подтвердил всей своей жизнью.

Доказательством тому служат несколько редких изданий из фонда Президентской библиотеки: книга «Записки И. И. Пущина о Пушкине» 1907 года (она представлена на портале Президентской библиотеки), «„Записки о Пушкине“ И. И. Пущин» (1925) и «Письма Г. С. Батенькова, И. И. Пущина и Э. Г. Толля» (1936) (с ними  ознакомиться в электронных  читальных залах Президентской библиотеки).

Записки Пущина созданы в 1858 году по настоянию Е. И. Якушкина, сына декабриста Ивана Якушкина, который ещё в Сибири в 1853 году записывал устные рассказы Пущина. Поводом к их написанию было появление в 1855 году „Материалов“ Анненкова, где политические взгляды поэта и его связи с декабристским движением почти не освещались, как по цензурным условиям, так и по свойственному Анненкову убеждению, что эти связи были случайными. Но это далеко не так. «Если Пущин и колебался принять Пушкина в тайное общество, то нет никакого сомнения, что его беседы поддерживали в поэте тот образ мыслей, который высказывался в его стихотворениях и готовил ему скорую ссылку. Такое же влияние должна была иметь самая жизнь Пущина», – читаем в предисловии к «Запискам».

…Их познакомил экзамен, который принимали на министерском уровне у будущих лицеистов: «У меня разбежались глаза: кажется, я не был из застенчивого десятка, но тут как-то потерялся, – вспоминает Пущин в своих „Записках“, – глядел на всех и никого не видал. Вошёл какой-то чиновник с бумагой в руке и начал выкликать по фамилиям. Я слышу: Ал. Пушкин! – выступает живой мальчик, курчавый, быстроглазый, тоже несколько сконфуженный. По сходству ли фамилий или по чему другому, несознательно сближающему, только я его заметил с первого взгляда».

«Все мы видели, что Пушкин нас опередил, многое прочёл, о чём мы и не слыхали, всё, что читал, помнил; но достоинство его состояло в том, что он отнюдь не думал выказываться и важничать, – писал позже, вспоминая о лицейских годах, сосед Пушкина по лицейской „келье“ Иван Пущин. – Обстановка Пушкина в отцовском доме и у дяди, в кругу литераторов, помимо природных его дарований, ускорила его образование, но нисколько не сделала его заносчивым, – признак доброй почвы. Все научное он считал ни во что и как будто желал только доказать, что мастер бегать, прыгать через стулья, бросать мячик и пр. В этом даже участвовало его самолюбие – бывали столкновения, очень неловкие. Как после этого понять сочетание разных внутренних наших двигателей!».

«Двигатели» эти, однако, имели общую природу. Также, как и Пушкин, с иронией относившийся к своему камер-юнкерству и никогда не стяжавший званий и чинов, Пущин по выходе из лицея поступил в гвардейскую конную артиллерию, но недолго оставался на военной службе. Однажды во дворце на выходе великий князь Михаил Павлович резко заметил ему, что у него не по форме завязан темляк на сабле. Пущин тотчас же подал прошение об отставке – об этом сообщает в предисловии к «Запискам И. И. Пущина о Пушкине» Е. И Якушкин. Чтобы показать, что любая служба государству и народу не унизительна, выпускник Императорского лицея Пущин решил занять низшую полицейскую должность (квартального надзирателя). Это возмутило его родных, сестра на коленях убеждала его отказаться от подобного намерения. Он внял просьбам и вместо полицейской должности заступил на место судьи в Уголовном департаменте Московского надворного суда. Судья Пущин твёрдо стоял на страже закона. На его повседневное отправление правосудия многие смотрели как на гражданский подвиг.

Вступивший по окончании лицея в тайное общество «Союз благоденствия» Иван Пущин 14 декабря 1825 года встретил на Сенатской площади. И судя по рассказам очевидцев, он один из немногих сохранил присутствие духа. «Когда конно-пионерный эскадрон, получивший приказание занять Английскую набережную, пустился рысью между каре московского полка и Сенатом, солдаты, думая, что конно-пионеры идут в атаку, открыли по ним огонь, – пишет в предисловии к „Запискам“ Якушкин. – Офицеры, видевшие, что это не атака, кричали солдатам, чтобы они перестали стрелять, но те не прекращали огня, так как выстрелы заглушали отдаваемые приказания. Один Пущин нашёлся в эту минуту. Он закричал барабанщику: „бей отбой“; барабанщик ударил отбой, и стрельба прекратилась. Пущин оставил площадь одним из последних; бывший на нём плащ его деда, адмирала Пущина, был пробит во многих местах картечью».

А потом были арест, Шлиссельбургская крепость, тягостное ожидание приговора, по которому казнь была заменена ссылкой в сибирские рудники – и долгий путь к месту отбывания наказания. В декабре 1827 года (это уже сведения из «Писем Г. С. Батенькова, И. И. Пущина и Э. Г. Толля», электронная копия которых имеется в фонде Президентской библиотеки) Пущин пишет из Иркутска отцу: «Мы выехали дальше на обывательских лошадях с жандармами и частным приставом, который так добр, что на ночь позволяет нам снимать цепи, что мы делаем с осторожностью, ибо за этими людьми присматривают, и всякое добро может им сделать неприятность».

Многое говорят о ссыльном программные строки письма сыну первого директора Царскосельского лицея Е. А. Энгельгардту из Читы в марте 1830 года: «Об себе я ничего особенного не имею вам сказать, могу только смело вас уверить, что, каково бы ни было моё положение, я буду уметь его твердо переносить и всегда найду в себе такие утешения, которых никакая человеческая сила не в состоянии меня лишить. Я много уже перенёс и ещё больше предстоит в будущем, если богу угодно будет продлить надрезанную мою жизнь; но всё это я ожидаю как должно человеку, понимающему причину вещей и непременную их связь с тем, что рано или поздно должно восторжествовать, несмотря на усилие людей – глухих к наставлениям века».